А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем - Марк Альперович

Члены комиссии стали мягко ей возражать.

– Под мою личную ответственность, – решительно заявила председательствующая. И, спросив у Сергея фамилию и имя, резюмировала: – Вы допущены к первому туру, – и мягко улыбнувшись, добавила: – Лечите свой голос. Не подведите меня. Надеюсь, хотя бы этот парень не будет нас испытывать патриотическим пением? – обратилась Санина к Виктору.

Виктор вопроса не слышал и молчал. Санина улыбнулась и подошла к нему.

– Вы поете? – спросила она.

– Пою, – выпалил, наконец, Виктор.

– А что вы будете петь? – уже возвращаясь на свое место, спросила председательствующая.

Сергея вдруг охватило шаловливое настроение.

– «Одинокая гармонь», – тихо подсказал он приятелю.

– Гармонь так гармонь, – сказала Санина, и затем, улыбнувшись, добавила: – Разнообразнейший в этом году репертуар у абитуриентов. «Одинокая гармонь» ничем не хуже «Партия – наш рулевой».

И Виктор запел, если это можно было назвать пением: «снова замерло все до рассвета…» Он не только был сильно глуховат. Бетховен был глух, но имел музыкальный слух, позволявший ему создавать шедевры. Виктор не обладал даже элементарным слухом.

– Довольно, – вдруг раздался громовой голос мужчины из комиссии. Виктор прекратил пение, удивленно глядя на него.

– И вы с такими, простите за выражение, данными, собираетесь поступать на музкомедию?

Виктор молчал, тупо уставившись на спрашивающего. Сергей не выдержал и громко засмеялся.

– Чему вы смеетесь? – обратился к нему мужчина.

– Он не собирается никуда поступать, – сквозь слезы заметил Сергей.

– Тогда чего же он стал петь?

– Вы спросили его, что он поет, он и ответил.

– А какое у него образование? – смеясь, поинтересовалась председательствующая.

– Семилетнее, – ответил Сергей.

Гомерический хохот охватил всех членов комиссии.

– А почему он молчит? – поинтересовался еще один член комиссии.

– Он плохо слышит, – сквозь слезы смеха ответил Сергей.

Теперь уже смеялись не только члены комиссии, но и все присутствующие. Этот смех вызывал недоумение на лице Виктора, что еще больше усиливало хохот. Сергей смеялся так заразительно, что пожилая женщина из комиссии, вытирая слезы, заметила:

– Молодой человек, вы так заразительно смеетесь, потому что заметили в этом эпизоде то, что ускользнуло от нашего внимания?

– Посмотрите на его недоуменное лицо. Даже Игорь Ильинский не смог бы сыграть лучше, хотя он не плохо слышит, а плохо видит.

Члены комиссии поглядели на Виктора, и хохот возобновился с новой силой.

– Я не могу работать, – сквозь слезы сказала Санина. – Перерыв на тридцать минут.

Сергей с Виктором вышли из зала, раздумывая, куда пойти поесть. В институте наверняка был буфет. Проходя мимо Сергея, пожилая женщина, член комиссии, неожиданно обратилась к Сергею:

– Скажите, пожалуйста, когда и почему вы решили поступать в наш институт на факультет музыкальной комедии?

– Я отвечу на ваш вопрос, понимая, что за ним скрыто. Но отвечу вопросом. Как получалось, что многие народные артисты СССР не выдерживали вступительных экзаменов в театральные вузы, а Эйнштейн считался в школе плохим математиком?

– Вы хотите сказать, что в отношении вас мы ошиблись?

– Поскольку я никогда не собирался раньше и не собираюсь поступать сейчас, отвечу нагло, но искренне. В меня поверила Санина и не ошиблась.

Женщина скептически посмотрела на Сергея. В этот момент к ним подошла Санина, остановившись несколько в стороне. Она, видимо, слышала часть разговора, и он ее заинтересовал. Увидев, что Сергей заметил ее, она подошла поближе и спросила:

– Моя фамилия вам известна?

– Как и фамилия вашего мужа.

– Вы любите оперетту?

– Хорошую. Но больше люблю оперу.

– Почему?

– Там более сильные голоса, богаче декорации, лучше драматическая игра актеров.

– А вы к тому же критик?

В разговор вмешалась пожилая женщина.

– Что дает вам основание так верить в свои силы?

– У меня мама училась по классу вокала. Когда однажды народная артистка СССР Пантофель Ничецкая услышала пение моей мамы, она была поражена силой и красотой ее голоса. Но после болезни мама потеряла голос и с тех пор не разрешала мне петь, пока у меня не установится голос. Поэтому я никогда не учился вокалу и до конца не знаю ни одной арии. Она хотела, чтобы я поступил в институт кинематографии, искала связи. Ей удалось познакомиться с дирижером Большого театра, который согласился меня прослушать.

– Как фамилия этого дирижера? – спросила пожилая женщина.

– Мелик-Пашаев.

– Это знаменитый дирижер… И что же он вам посоветовал? А что вы ему исполняли?

– Исполнял я ему гаммы… А посоветовал он поступать в консерваторию по классу вокала.

– И почему же вы не послушали его совета?

– У меня нет музыкального образования.

– И какой же у вас голос?

– Оказывается, у меня неустановившийся голос, и петь год или даже два мне не рекомендуется. Он может быть и драматическим тенором, и баритоном. Поступать во ВГИК он мне не советовал, сказав, что с таким голосом быть артистом кино – большое расточительство. За героя в кино может спеть любой оперный артист. Ждать два года у меня нет возможности, меня ждет армия, а потом я, как и мама, наверняка сорву голос.

– Печальная перспектива.

– Стране нужны и инженеры. Я прошу извинения за сегодняшнее мое выступление. Единственное, что мне хотелось бы доказать всем вам, что Санина во мне не ошиблась, но такая возможность у меня вряд ли представится в будущем…

В это время Виктор дернул Сергея за руку:

– Хватит болтать, жрать хочется.

– Простите, театр жизни берет свое.

Куда же пойти учиться? Вот вопрос, на который пытался ответить Сергей, изучая справочник для поступающих в вуз. Одноклассники, кто не имел троек в аттестате зрелости, боясь большого конкурса, подали заявления в непрестижные вузы. Только одна девушка, Вуколова Тамара, подала заявление в Высшее техническое училище имени Баумана. Лесотехнический, Водного хозяйства, Ветеринарная академия, – в этих вузах ожидался меньший конкурс, и туда подали заявление многие одноклассники.

Сергей остановил свой выбор на МГУ. Уж если провалиться, так с честью. Он выбрал юридический факультет, так как вступительные экзамены на него содержали, кроме географии, те же предметы, что и во ВГИК. Ранее Сергей не наблюдал у себя склонности к юриспруденции.

Он читал знаменитые речи адвоката Плевако, но практических значений они для него не имели, хотя деятельность адвоката для него была интересней деятельности прокурора, судьи или следователя. Но защищать бандитов и врагов народа он не хотел.

В то же время Сергей понимал, что суд, в первую очередь, защищает государственный строй. Сережа критически относился к власти, но верил в постулаты социализма, считая, что все негативное, происходящее в стране, связано с кадрами, искажающими его сущность. Сергей не поддерживал коммунистический лозунг: «От каждого по способности, каждому по потребности». Во-первых, потому что в ближайшие сто лет его реализовать страна в принципе не в состоянии. Во-вторых, он считал этот лозунг паразитическим. Ибо лентяй, по этому лозунгу, получал столько же от государства, сколько и трудяги. Это был лозунг «шариковых», многие из которых уже в то время работали по возможности, а получали по потребности. То есть, лодырь, будет эксплуатировать трудолюбивого человека.

А вот лозунг социализма «от каждого по способности, каждому по его труду» Сергей разделял полностью. Позднее он понял, что именно основной принцип социализма власть реализовывать не собиралась. Ибо главной целью власти было создать послушное руководящее меньшинство, которое делало бы ставку не на свои деловые достоинства, а на то, чтобы с пользой для себя выслуживаться пред сильными мира сего. К тому же, каждая власть требует для себя привилегий. Вследствие этого, она создает особые благоприятные условия не для самых способных, а для тех, кто входит во власть или ей преданно прислуживает.

Когда у Сергея появилась возможность прочитать в самиздате «Собачье сердце», он окончательно понял, что власть сознательно создала условия для того, чтобы страной правили «шариковы». Государственный антисемитизм, как в СССР, так и в фашистской Германии, был одним из способов поставить во главе страны этих «шариковых». Большая часть окружения Гитлера, включая его самого, не имела высшего образования, как и Сталин, и его ближайшее окружение. Но и после смерти отца всех народов его принцип подбора и расстановки кадров оставался незыблемым. Настоящему ученому, талантливому инженеру, выдающемуся деятелю искусств, квалифицированному рабочему интереснее заниматься своим непосредственным делом, нежели лезть в политику. Политика – это удел бездарных или полностью исчерпавших свой потенциал людей. А они, в свою очередь, окружают себя еще более бездарными людьми.